Андрей Курпатов: «Цифровой мир прекрасно обходится без нас»

Менее известна его деятельность как ученого — автора монографий по психологии, психотерапии и философии науки. Не так давно в центре Петербурга им открыт интеллектуальный кластер «Игры разума»: там проходят кинопоказы, лекции, семинары, тренинги для всех желающших, а узкие специалисты работают в возглавляемой Курпатовым Высшей школе методологии (ВШМ) над исследованиями, посвященными мышлению в цифровую эпоху.

Отдельными ­результатами изысканий ВШМ Андрей Курпатов поделился с читателями «Моего района».

Почему новые технологии так легко завоевывают потребителя, а в новой социальной сети число пользователей растет, даже если она не несет никаких новых функций?

Социальные сети — это, по существу, разновидность нейромаркетинга.­ Это легальный и крайне­ эффективный метод управления нашим поведением. Они влияют­ на самые глубинные (а можно сказать, и примитивные) структуры нашей психики. И сопротивляться подобному воздейст­вию крайне трудно. Так что глагол «завоевывают» здесь очень к месту.

Все мы, например, привыкли восхищаться Стивом Джобсом (и он, право, того заслуживает). А чем его бизнес-подход восхитителен? Нейромаркетингом. Сначала он заставил потребителя полюбить и желать (буквально на подсоз­нательном уровне) продукт своей компании, а затем приватизировал саму эту аудиторию, превратив Apple в единственные ворота доступа к ней для других бизнесов. Microsoft, Facebook, Google — работа­ют по этому принципу. И мы даже не их паства, мы производим для них контент, а они зарабатывают на этом — нашем контенте.

Говорят, что соцсети удовлетворяют «базовые потребности» в информации, познании мира…

У человека нет никакой «базовой потребнос­ти познавать окружающий­ мир». У нас есть ориентировочный рефлекс и потребность к социальной адаптации, а вовсе не какое-то метафизичес­кое «внутреннее стремление к истине» и тому подобная гуманистическая чушь. Все это придумала эпоха Просвещения, которая была, мягко говоря, не в курсе эволюционной теории. Если бы идеологи гуманизма — типа Руссо, Вольтера и Канта — знали, что наш мозг ничем не отличается от мозга кроманьонца, шансов у этого восторженного идеализма не было бы никаких.

Человек отличается от других человекообразных обезьян только тем, что его обучили языку и он способен к более-менее сложной интеллектуальной активности. И вот теперь представьте Сеть как такие развесистые джунгли, в которых обитают миллиарды приматов. Это просто новая площадка для новой — виртуализированной — социальной общности. Никакого познания тут не осуществляется — только взаимное почесывание, ловля блох, демонстрация превосходства, бицепсов и гениталий. Власть, секс и банальное выживание — вот нормальные потребности примата, преображенные информационной средой.

Да, кто-то пытается демонстрировать интеллектуальное превосходство, но — как базовая потребность — это все та же примитивная потребность в превосходстве, и только.

Зачем человеку нужно все время быть на связи: не расставаться с мобильным телефоном, проверять без конца личные сообщения?

Знаете такой мем: «Если тебя нет в Facebook, тебя вообще нет»? При том, что меня, например, в Facebook нет, там масса фейковых меня. И «мне» туда пишут, со «мной» там общаются. Это сов­сем другая реальность, суть которой мы еще так и не поняли. А что случится, если вы пару часов не отвечаете на телефон? Это же вообще катастрофа! Надо МЧС вызывать! То есть возник принципиально новый стандарт коммуникации — если ты не в Facebook, не отвечаешь на телефон сразу, причем десятью тысячами сообщений — ты ненормальный, больной, извращенец. Да, это такой информационный фашизм, если хотите. Нам сложно этому сопротивляться, мы вынуждены следовать новым стандартам.

С другой стороны, а что у нас осталось, кроме мобильного телефона? Это наша точка подключения к реальности. Но и это еще не все! Если вы по восемь часов в сутки живете в телефоне — звоните, пишете в трех мессенджерах, читаете новости, листаете ленту «друзей», играете в приложениях, — то когда же вы думаете? Потребление информации и мышление — это два разных процесса, они не могут происходить одновременно. А если вы не думаете (все не думают), то в чем суть этого общения? Лишь в обмене социальной информацией — «Я здесь!», «И я тоже здесь!».

Делают ли соцсети ­мировоззрение человека более эгоцентричным, являются ли они «инст­рументом самолюбования»? Или, наоборот, «врожденный эгоцент­ризм» — причина такой структуры соцсетей?

И то и другое верно. Поэтому социальные сети и загоняют нас в свой «замкнутый круг». Если бы этого специфического замыкания не происходило, то нормальный эгоизм способствовал бы росту действительной индивидуальности каждого члена группы, обеспечивал бы нам самореализацию.

Но замыкание работает: мне надо заявить о себе, чтобы социальный мир меня принял и проявил ко мне симпатию. При этом сам этот мир состоит из параллельных аккаунтов, которые также безостановочно заявляют о себе. То есть возникает своего рода гонка эгоцентрических вооружений — мы должны стараться всех переплюнуть. Точнее — все всех стараются переплюнуть. Марево из слизи и прочих экскрементов. Это как пытаться перекричать многомиллионную толпу. Единственный вариант — скандировать в унисон. Присоединиться к какой-то группе — и быть ею. Индивидуальность стала невозможной. Ее не слышат. 

Так что, спираль, которая, основываясь на естественной эгоцентричности человеческой натуры, могла бы, наверное, вести нас вверх, буквально закатывает всякую индивидуальность под асфальт.

Можно ли сказать, что из-за соцсетей стало важно не то, чем человек занимается, а то, как это выглядит со стороны, и то, скольким людям он об этом рассказал?

Вы правы, судя по соцсетям, сейчас всё настолько «круто!», «супер!» и «клёво!», что даже непонятно, как реагировать, если случится что-то действительно значительное.

В досетевую эпоху, чтобы получить социальное одоб­рение, приходилось много­ работать, и то, что ты делаешь, должно было иметь реальную ценность. Были, так сказать, технические ограничения успеха. Сейчас эти ограничения сняты: видео может за сутки набрать миллион просмотров, но это дело случая, а не успех какого-то серьезного предприятия. Социальное одобрение стало предметом обмена: я ставлю лайки другим, чтобы они ставили лайки мне. Это такое взаимное самоудов­летворение.

Так ли сильно изменилась жизнь человека после появления соцсетей? Сейчас модно говорить «я не смотрю телевизор». Может быть, соцсети заняли нишу ТВ?

Дьявол, как известно, в деталях. А тут их столько, что хватит на большую научную работу. Но если попытаться выделить главное, то это не просто смена, как говорят представители медиа-индустрии, «транспорта» (раньше, мол, так контент доставлялся, а теперь будет иначе доставляться), это специфическая адаптация самого контента к новым технологиям и навыкам его потребления. Сам способ организации контента — визуализация информации, изменение внутренней логики аудио­визуальных продуктов и т.д., и т.п. — приводит к радикальным изменениям психики.

Тут важно понять: мы — то, что мы едим. В буквальном смысле слова, если речь идет о нас как о биологических организмах. Но мы еще и то, какую информацию мы потребляем — как разумные существа, как личности. Если в пище недостает какого-то ерундового йода — у нас на шее вырастет зоб, глаза выкатятся из орбит, а психиатр поставит нам диагноз «кретинизм». Наше сознание — ровно в такой же ситуации, что и наш организм. Только оно потребляет информационную среду, и малейшие ее изменениямогут приводить к самым радикальными и неожиданным последствиям. 

Мы уже не нужны цифровому миру, который сами же и создали. Он вполне способен жить за нас, чувствовать за нас, радоваться за нас, умиляться котиками и т.д. Нашу жизнь все больше определяют наши цифровые копии, а мы сами – лишь биологическая приставка к ним. Это фундаментальная тенденция.

Уже можно говорить, как соцсети и гаджеты влияют на мышление?

Да, так называемая «постоянная подключенность» драматически влияет на нашу работоспособность. Я люблю приводить такой пример (хотя это исследование конца нулевых): в среднем сотрудник обычного офиса вынужден переключаться с задачи на задачу каждые 11 минут, при этом каждые 3 минуты к нему поступает новое сообщение, которое он должен отфильтровать.

Ну, кажется, ничего особенного. Но дело в том, что среднее время, необходимое нашему мозгу, чтобы как следует озаботиться действительно интеллектуальной задачей, то есть вникнуть и начать думать, — 24 минуты. Уже в нулевых в наших офисах перестали думать! Что там сейчас происходит, мне даже сложно представить.

Что «сильнее»: общение с живым человеком или общение онлайн? Например, есть ли разница для человека, поздравят ли его с днем рождения сообщением в соцсети, звонком или лично?

Формально, конечно, никакой разницы нет. Но для нашей психики она огромна. Попытайтесь поговорить со своей собакой по телефону по громкой связи. Она на преобразованный голос не отреагирует. Мозг понимает, где его дурят: где настоящее, а где фикция. Но вот наше сознание может питаться фикциями, считая, что все в порядке. Но оно же сидит на психике, а психика — в такой ситуации — сидит на голодном пайке. И если перебрать с интернет-общением, то психика впадет в анабиоз, потом паранойю, а в конце концов и вовсе слетит с катушек.

Сейчас к соцсетям люди привыкают с детства. Какие черты характера и особенности психики формируются или могут формироваться у ребенка, который с самого рождения смотрит в планшет?

Пока то, что мы видим, это рост случаев синдрома рассеянного внимания и аутизма. Но тут рано забегать вперед — наука вещь такая, ей нужно получить труп, и тогда уже вскрытие покажет. Посмотрим.

Читайте также

Фильтр