Долгая дорога к деду. Ольга Бакушинская о том, как она узнала о судьбе предка

Мои дедушка и бабушка не были женаты, именно это бабушку и спасло. В пивоваренной лаборатории, где они оба работали, многие знали об их романе, но когда моего деда арестовали 5 ноября 1936 года, мою бабушку никто не выдал.

Она была беременна. Ее любимый человек никогда не увидел своего сына.

Официально он был женат на другой, на Ольге Калецкой-Прохаске. Ее тоже арестовали и расстреляли с дедом в один день.

Мы знали о нем немногое. Прохаска Борис Иосифович, чех, 1908 года рождения, инженер-технолог бродильного производства, расстрелян, реабилитирован. Никаких документов, подтверждающих родст­во. Впрочем, как говорилось в мультике, «лапы и хвост — мои документы».

И мой отец, и я, и моя дочь на него очень похожи. Это тоже выяснилось недавно, когда я нашла в Интернете его снимок, сделанный при аресте. Снимок из тюрьмы — единственное, что осталось нам от деда. Я читала правила доступа к архивам, я понимала, что у меня нет ничего…

Но я рискнула послать запрос и объяснить ситуацию. Просила проявить человеческие чувства. Ответ пришел очень скоро. Мне разрешили.

На следующий день с утра я уже стояла перед дверью архива ФСБ. Я просто считала своим долгом узнать о последних месяцах своего юного деда и пройти с ним его ад. Второй раз, но вместе, потому что давным-давно он стоял один перед лицом своих палачей. Я увидела постановление об аресте и протокол обыска. Изъяты золотые часы, обручальное кольцо и дневники на немецком языке (с 1928 по 1932 год мой дед учился на пивовара в Берлинском политехническом институте).

И странная строчка в конце списка: «Больше ничего».

А что надеялись найти? Чемодан с валютой, бриллианты? Ах, да: при поступлении в тюрьму у него изъяли сто рублей. Первым в деле шел допрос лучшего друга моего деда, человека, который учился с ним вместе в Берлине, — Кирсанова Анатолия.

Я не могу его осудить, я не знаю, что с ним сделали. Еще одному близкому другу моего деда, председателю правления Госбанка Льву Марьясину, отрезали нос и уши. Я не могу осудить, но от того, что он рассказывал, холодела спина.

Оказывается, мой дед со своей официальной женой хотели женить Кирсанова на своей знакомой, Калерии Шурыгиной, работнице метрополитена, вхожей в семью наркома Кагановича. Женить, приблизиться и убить. Они оба реабилитированы, мой дед и Анатолий Кирсанов. Они лежат в одной могиле… Я не могу осудить и жену дедушки, Калецкую-Прохаску Ольгу Михайловну

Говорят, с женщинами могли сделать многое. Похуже, чем отрезание носа и ушей. Она тоже рассказывала такие удивительные истории, кои можно прочитать только в книгах вроде «Архипелаг ГУЛАГ».

Ко мне с этих старых листов шагнули и Солженицын, и Шаламов. Но одно дело читать книгу об ужасах сталинизма, а другое — настоящие протоколы допроса, пропитанные кровью и ужасом жертвы.

Я была готова все понять про моего деда, но понять мне предстояло только одно: мой дед герой. Вот первый протокол его допроса, почти полностью.

— Вы арестованы по обвинению в ведении нелегальной фашистской работы. Дайте показания по этому вопросу.

— Работы никакой не вел.

— Вы говорите неправду. Следствие располагает материалами, изобличающими вас как фашиста. — Отрицаю. Никакой контрреволюционной работы я не вел.

— Допрос мы продолжаем и вы будете изобличены.

Остальные допросы почти под копирку. Наверное, поэтому его скоро перестали допрашивать. Только Калецкую и Кирсанова… Я не знаю, как дедушка смог, как не сломался, как ему удалось. На очной ставке он сказал только: «Показания Кирсанова отрицаю».

Я думаю, его, конечно, пытали и били. Как всех. Не фашисты пытали в гестапо, не чужие, а свои. В советском учреждении. Но он выстоял. Пытался выгородить жену, показания которой ему постоянно зачитывали. Думаю, это было самое для него тяжелое, но он твердил: «Я знаю ее как честного человека, неспособного сказать ложь…»

Так поступали единицы. Он делал это без всякой надежды, что о его героизме когда‑нибудь узнает хоть одна живая душа, он даже не знал, появился ли его единственный сын на свет, но через 76 лет эти строки читала его внучка.

«Именем Союза Советских Социалистических республик… Приговор привести в исполнение немедленно…» Я сидела в архиве и, казалось, слышала свист пули, которая впилась в висок Бориса Прохаски. Ему едва исполнилось двадцать девять.

Я выписала на листок все фамилии его палачей. Могла бы не записывать, сразу запомнила. Лейтенант Соколов, капитан Петравский, члены «тройки» Кандыбин, Костюшко, Дмитриев, председатель Матулевич. Заместитель прокурора Рогинский. Вышинский, который утвердил обвинительное заключение…

Я хочу, чтобы их потомки тоже узнали о них, как я узнала о своем деде…

Я вглядываюсь в его прекрасные черты… Я спустилась за тобой в ад, дед, и вывела тебя оттуда. Потому что мы с тобой Прохаски, дед. И вместе мы род. Ты слышишь меня, дед? Ты уже прадед…